— У нас будет много мяса, — обещал Ури. — Спи!
Нум опустил голову на подстилку. Много мяса — это хорошо. Но каким образом Мадаи добудут это мясо? Он снова приподнялся на локте и спросил:
— Но как?
— Что — как?
Тхор и Ури уже успели наполовину погрузиться в сон. С ними всегда так: стоит обоим вытянуться на подстилке, как они тут же засыпают непробудным сном до следующего утра. Нум настаивал:
— Как мы разыщем бизонов, если они спустятся с гор в другом месте?
— Они, может быть, пройдут обычным путем, — пробормотал Тхор, сладко зевая. — Абахо узнает это сегодня ночью.
Черные глаза Нума широко раскрылись во мраке.
— Абахо? А как он узнает?
Тхор сердито стукнул кулаком по стенке хижины и перевернулся на другой бок, спиной к Нуму, давая понять, что младшему брату пора наконец оставить его в покое. Ури зевнул в свою очередь и сказал:
— Абахо — великий мудрец. Он всю ночь будет размышлять и колдовать, а завтра скажет Мадаям, когда и где бизоны спустятся с гор…
Нум вскочил на ноги, подошел прихрамывая к постели близнецов, схватил Ури за плечо и встряхнул его:
— Ури, а как же Абахо догадается о намерениях бизонов?
— Понятия не имею. Но даже если бы я и знал что-нибудь, я все равно не сказал бы тебе ни слова. Ты слишком мал, чтобы интересоваться подобными вещами.
Нум закусил с досады губу. Слишком мал! Слишком мал! Как он ненавидел этот вечный припев близнецов! Помолчав немного, мальчик спросил:
— Абахо остался размышлять в хижине Совета?
— Абахо ушел в сторону Большого болота, — ответил Ури, — и никому не дозволено следовать за ним, даже нашему отцу. Тайны мудрецов не должны быть известны охотникам и воинам, не говоря уже о таких сопляках, как ты.
— Но я хотел бы все-таки знать… — упрямо продолжал Нум.
Ури проснулся окончательно. Он сел на подстилке и, схватив младшего брата за руку, сжал в своих сильных пальцах узкую мальчишечью кисть.
— Слушай внимательно, малыш, и никогда не забывай того, что я тебе сейчас скажу. Ни один из воинов племени не задал Абахо ни одного вопроса. А между тем все они со времени своего совершеннолетия приобщены к Тайнам, о которых ты и представления не имеешь. Сегодня ночью Абахо будет вопрошать Великого Духа…
— Великий Дух покровительствует нашему Мудрому Старцу, — живо сказал Нум, — все знают об этом.
— Но тебе он своего покровительства не окажет, если будешь лезть в дела, которые тебя не касаются! Иди-ка ложись спать! Спокойной ночи!
Ури выпустил руку Нума и протяжно зевнул.
— Вы могли бы, по крайней мере, сказать мне… — снова начал неугомонный Нум.
— Если ты сию же минуту не замолчишь, — взорвался внезапно Тхор, я встану с постели и тогда…
Младший брат одним прыжком очутился в своем углу и бросился на подстилку. Рука у Тхора была тяжелой, он знал это по опыту. Лучше не возбуждать его гнева…
Не успел Нум улечься и пристроить поудобнее больную ногу, как с постели близнецов донеслось мощное равномерное дыхание. Секреты мудрецов и Тайны Природы мало волновали воображение старших братьев: они уже спали.
Нум долго не мог заснуть. Недоуменные вопросы продолжали терзать его.
Почему Мудрый Старец Абахо предпочитает заниматься своими размышлениями посреди сырого и холодного болота, а не в хижине Совета, самой большой и благоустроенной из всех летних жилищ Мадаев?
Почему он потребовал, чтобы его оставили одного? В какие одежды он облачился, собираясь провести ночь на болоте? Какие моленья возносит он Великому Духу, Отцу и Создателю всего сущего? Почему? Как? Почему?..
Нум ворочался с боку на бок на подстилке из сухой травы и листьев, стараясь не шуршать, чтобы не разбудить близнецов. К счастью Тхор и Ури спали как убитые.
«Хорошо им жить на свете, — думал Нум, — они никогда не задают вопросов, на которые не могут сразу же получить ответ. Когда придет время, они выполнят приказ — только и всего. Беспрекословное послушание, конечно, очень хорошая вещь, очень даже хорошая… но я… я все-таки хотел бы знать…»
С бесконечными предосторожностями Нум поднялся с подстилки, уперся здоровой ногой в земляной пол и взял в руки палку, с которой теперь не расставался: прямой и крепкий сук случайно уцелевшего от пожара каштана, на гладкой коре которого мальчик с грехом пополам нацарапал костяным ножом силуэт бизона. Два дня тому назад Мудрый Старец Абахо, увидев у Нума эту палку, взял ее в руки и внимательно осмотрел.
— Ты сам вырезал этого бизона, сын мой?
Нум покраснел до корней волос.
— Да, сам. Я теперь не могу играть и бегать с другими ребятами, и поэтому…
Слова оправдания замерли на его губах. Он был уверен, что такое занятие недостойно мужчины и сына вождя. Но Мудрый Старец смотрел на мальчика пытливо и задумчиво.
— А ты пробовал изображать других животных?
Нум опустил голову, словно чувствуя за собой вину. Мог ли он признаться Абахо, что в долгие часы одиночества он начал потихоньку рисовать пальцем на влажном песке, чтобы хоть на время забыть о своем несчастье? Мог ли Нум рассказать Мудрому Старцу о голоде, который мучил его до такой степени, что стоило ему закрыть глаза, как он сразу же видел перед собой тучные стада оленей и косуль, быков и диких лошадей? Разве будущему охотнику и воину пристало рисовать эти голодные видения?
Нум решил скрыть от Абахо свои недостойные истинного мужчины занятия. Все так же, не поднимая глаз, он пробормотал: